«Напиши! Напиши!» А что писать: моя судьба – судьба миллионов детей, родившихся в самом начале войны.
Память сохранила немного. До шести лет жили в Краснодарском крае, в станице. Пришли немцы, жили в нашем доме. Не знаю, как мы вообще остались живы. Остались отметины до сих пор – заикающаяся сестра (старше меня на два года): ее ударил немец книгой, своим плачем она мешала ему читать. Когда мы с ней встречаемся, ее заикание – это война.
Табуретка со следами утюга: ее сделал мой отец – без единого гвоздя, только клей, ножки резные, как выточенные на станке. Табуретка до сих пор хранится у сестры. Почему утюг? Немец гладил и оставил утюг на поверхности.
…Я на печке. Болею, жду бабушку – она поехала в Краснодар за английской солью.
Смерть моей тети Зины. Кто постарше, ходили собирать терн для печки и выкапывали какие-то корешки для еды. Она проколола ногу — спасти не удалось.
Помню, как мама закрывала корову, чтобы ее не убил немец на мясо.
Ожидание отца; их из плена вывозили эшелонами в Магнитогорск, куда мы потом и уехали: отец после плена должен жить только там. Мне шесть лет; большие двухэтажные дома я увидела впервые. Вышла на улицу и заблудилась: вокруг четыре дома и все одинаковые, где же мой?
В семь лет пошла в школу. Идти было далековато. Зимой книги в платочке, сама закутанная в большую шаль; упаду – жду, когда поднимут. Смешно?!
Помню первые полуботинки кожаные. Господи, как же я была рада, прямо счастлива! До этого сапожки кирзовые были только у сестры – она ведь раньше пошла в школу.
Помню, накануне 9 мая (кажется, 1954 год) отец пришел из военкомата и от порога что-то забросил в угол за буфет. Целый год мы не смели достать эту медаль. Так было больно за отца – мы понимаем, что такое «враг народа». Но удивительно, что мы с сестрой не ощущали никакого давления, осуждения – ни в школе, ни во дворе. Потом до меня дошло, что в Магнитке нас таких было большинство.
Воспитывали нас строго. Два года отработала с учащимися интерната. Потом институт. Один из соседей спрашивал родителей, сколько заплатили. Я даже вопроса не поняла. И с тех пор все сама, все самостоятельно, все решения, все сама… Особенно здесь, в Осташкове, с 1965 года. В школе училась старательно, потому что вечером театральный кружок – а иначе не пустят. Были замечательные педагоги – Панаева Нина Дмитриевна и ее муж. Вот они-то мне и сказали: поезжай в Москву. От них я и «заболела» театром.
Меня дети (учащиеся) спрашивают, сколько мне лет. Отвечаю: я – дитя войны. Пока они соображают, высчитывают, — забывают про вопрос. И только теперь, в этой самоизоляции, я с сожалением думаю: а ведь осталось-то не так уж и много…
Сегодня я благодарна своим учащимся: они выходят в соцсети ВКонтакте со стихами, рассказами о войне. Они хорошие, тоже ранимые, но другие, разные. Только их надо любить. И вот я их люблю на протяжении 55 лет!
Р.S. Однажды папа рассказывал, как хотел убежать из лагеря, — поймали, били. Сейчас его так жаль – красивый, кудрявый, очень аккуратный, руки мастера…
Людмила Ивановна Евсюкова, почетный гражданин Осташкова, режиссер, педагог
На фото: Л.И. Евсюкова с выпускниками театрального отделения, 1998 год