Родилась я в 1939 году в деревне Поребрица Осташковского района. Когда мне было пять месяцев, наша семья (мама, папа, сестра Лена и я) уехали из Поребрицы в Большую Ижору под Ленинград жить к родственникам.
Там и застала нас война. Папу на второй же день призвали в армию. Не знаю, со слов ли это матери или сама помню папу на подножке вагона и я у него на руках. Я очень любила папу, и когда во время бомбежки бежали в укрытие, я хватала фотографию отца, прижимала ее к себе, а сестре Лене, которой было 12 лет, кричала: «Ленка, бери кухари (сухари)!». Сухарей хватило ненадолго, начался голод. Первое время я ходила с блюдечком к солдатам, и они давали мне кашу. Я кашу съедала, а блюдечко почему-то разбивала. Но пришло время, когда и они уже не могли ничего дать…
Мама работала в рыбхозе, ловила рыбу с риском для жизни, так как немцы постоянно рыбаков бомбили с воздуха. Мама два раза проваливалась в полынью; однажды ее с трудом удалось вытащить вместе с санями. Иногда она приносила рыбку – бригадир разрешал. Мы с Леной ее съедали сырой вместе с костями – мама не успевала ее сварить.Рыбка немного помогала, но я все равно дважды опухала с голоду и чуть не умерла. В 1942 году летом нас по Ладоге эвакуировали из Ленинграда. Эвакуация проводилась на двух пароходах. Мы должны были плыть на первом, но я потерялась, и пока меня искали, попали только на второй пароход. Это нас спасло, потому что первый разбомбили немцы. Спасти людей не было никакой возможности. Самолеты не давали к тонущим приближаться. Я до сих пор помню, как кричали люди и как было страшно.
В селе Богатое Куйбышевской области, куда нас эвакуировали, мама опять занималась рыболовством. А в 1944 году мы вернулись в родную Поребрицу в пустой дом. В Поребрице стояли немцы, и после освобождения все было разорено. Односельчанам самим жить было очень трудно. Однако как мы приехали, сразу нам стали приносить кто картошки, кто яйца – в общем, кто что мог. Так с помощью людей начали жить. Мама работала в колхозе дояркой – целый день на работе, и домашние дела были нашей обязанностью. Варили картошку, ставили самовар к маминому приходу. И в колхозе работали на сенокосе, собирали колоски. В школу ходили за восемь километров, отпугивая волков. Приходили уставшие и часто засыпали на уроках. В комнате училось стразу четыре класса – с первого по четвертый. Парты были сколочены из досок, тетрадей не было, писали на газетах. Постоянно хотелось есть. Нам давали родители на завтраки лепешки мучные с добавлением травы. Они были такие жесткие, что их было трудно глотать.
От папы мы так и не получили ни одного письма. Он писал тете в Поребрицу, надеясь, что она перешлет письма нам. Позже мы узнали, что он был ранен и лечился в Челябинске, а затем продолжил воевать. Пропал без вести в 1943 году.
Я часто думаю, что было бы с нами, если бы не окружали нас добрые отзывчивые люди. Это и бригадир, который иногда разрешал брать рыбу, и односельчане, пережившие страшное время оккупации, и наш председатель Н.Н. Гуляев, который сказал маме: «После дойки наливай девочке молока кружку прямо на ферме, домой не носи, а здесь давай. Поддержи ее, очень уж она худая». И наш учитель Андрей Лаврович Лукашов, который помог маме оформить пенсию на отца.
Спасибо всем добрым людям, которые помогли нам выжить!
Я всю жизнь проработала в торговле. Воспитала троих сыновей.
Антонина Павловна Ежова