Правда, развалившийся совсем, пристроенный к дому хлев, давно бы пора на дрова разобрать. Ни к чему он теперь ей. Одна помеха только. И от большей части огорода с огромным удовольствием избавилась бы, только легко ли это сегодня сделать с нашими российскими законами? А так на свою трудную судьбу она не в обиде. Ведь кому из того военного поколения легче было? Словно топором по дереву, война по судьбам людей пришлась, отметин наставив.
А тут Богу молиться надо, что из пятерых деток их большой семьи в живых еще четверо остается.
Здесь же, напротив, через дорогу братец младший – Анатолий живет, в Святом сестрица Анна, вторая – Мария как в начале войны, совсем еще малой, на военный завод в Новосибирск уехала, так там и осталась. Не повезло только старшему братцу Михаилу. Где-то на Украине для него война навсегда закончилась Прямой снаряд в его машину угодил. А корни все здешние у Антонины Михайловны. Далеко своими ростками в себровскую землю уходят. Так далеко, что книжку впору писать, считает Смирнова.
— Да что это мы тут комаров кормим-то, проходите в избу, я чайком угощу, — словно спохватившись, запричитала бабуля.
Ну, в дом так в дом. Только с чаем потом, сначала дело сделаем, а там посмотрим.
Оказалось, что, несмотря на свой возраст (Антонине Михайловне 89 нынче стукнуло), она еще легка на ногу. Практически до поздней осени деревенской жизнью наслаждается и только после того, как последние грядки уберет, на зиму в Питер к дочкам отправляется. Теперь, когда одна из них на пенсию пошла, тоже в Себрове полное лето поживет. Ведь матери со всеми делами здесь уже не управиться.
Подзаброшенными мне показались в Себрове не только некоторые земельные участки, но и часть строений.
— Да уж! Наша деревня ох какая раньше веселая была. Но и без работы никто не сидел, — охотно соглашается с моими суждениями по поводу перспектив сельской глубинки Антонина Михайловна;
— Наш край, правда, какой-то глинистый был, а другой песчаный, хороший. Мы только в огороды выходим, а на том конце, глядишь, уже отсеялись, отсражались, и на всю катушку гуляют. С песнями, с плясками! А мы каменья носим. Но такого количества заброшенных домов у нас никогда не было.
Да уж! Куда только былая красота Себрова и подевалась. А от соседнего колхоза «Первое мая» и вообще практически следа не осталось. Люди повымирали, а дома на кирпичи разобрали.
Родители Антонины Михайловны Василиса Яковлевна и Михаил Петрович прочно на земле ногами стояли. И со своим крестьянским хозяйством управлялись, и пятерых детишек растили. А отец ее еще и знатным мастером в округе слыл. Так овчину выделает, что пухарку. Столь востребованное ремесло он от своего отца унаследовал, деда Антонины. Тетка ее и дядя здесь же портняжничали, в такие модные полушубки своих односельчан одевали, одно загляденье. Зато народ местный вообще не знал, что такое фуфайка или пальто. Модничал, одним словом. А отцу даже для фронта большую партию шкур довелось выделывать. Очень переживал он тогда, но с заданием справился.
Антонина понимала, что в колхозе, куда еще до войны вступили ее родители, денег никогда не заработаешь. А ей очень хотелось быть самостоятельной, поэтому и сорвалась девчонка на местную пекарню. Дрова метровые перед собой таскала, полы мыла, от другой грязной и тяжелой работы никогда не отказывалась. Изматывалась очень.
А в один из дней знакомую повстречала, та к ней с расспросами:
— Так что же ты здесь за копейки-то мучаешься, поехали на Шлину, на деревоперерабатывающий завод. Там подростки по 4, 60 зарабатывают. А что делают — только отходы производства из цехов выносят.
Такие деньги Антонине и не снились. Недолго думала, и сорвалась из родительского гнездышка. Глядь – и правда разбогатела. В Ленинград засобиралась, чтобы пальто себе модное купить. Только где там. Отца государство так налогами задушило, не вздохнуть было. Вот и пришлось ей со своим капиталом в его пользу расстаться. И сделала она это без всякого на то сожаления.
Дальше все ее девичьи планы война проклятая нарушила. Со старшими бабоньками окопы копала в районе Кравотыни. Сколько же ее руки тогда земли перекидали, а после этого еще и на колхозном поле трудодни зарабатывала.
Летом сорок второго, когда фашистов с родной земли прогнали, крестница мамина к ним в избу заглянула,
— А не хочет ли Тоня в госпитале поработать, санитаркой?
— Хочу!, — не раздумывая, ответила она. Тогда вместе с ней вслед за нашей действующей армией еще две деревенские подруги отправились. Только уж больно кровавым этот след, особенно на первых порах, был. Доставалось девчатам. Первый полевой госпиталь сами по досочкам в Задубье собирали. Потом и ума и опыта набрались. Но только через год из простых вольнонаемных девчонок в настоящих солдат перевоплотились. Форму с погонами надели и присягу приняли.
А смертушка солдатская так рядом с ними всегда и шла. Через Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию. И только весной сорок пятого в Германии этим смертям конец настал.
— Помирали. У нас много помирали. Но не страшно было. Ведь в конце концов ко всему человек привыкает, даже к войне. Идешь бывало, кругом стрельба раздается. А, что будет, то и будет. Про свою жизнь и не думаешь. Лишь бы раненым помочь! Раз повезла раненого на лошади, а со мной выздоравливающий был, для сопровождения. А тут откуда ни возьмись немецкий самолет. Летит, бомбит. Раненому, конечно, уже не до укрытия, а тот, что на ногах, кричит мне, что собой прикроет. Я же упорно отказываюсь, мол, у меня-то нет никого, а у него дети. В результате все равно я его собой сверху прикрыла. И слава Богу, все обошлось. Солдат потом о моем поступке начальству доложил.
Но далеко не всем везло на полях Второй мировой. Скольких наших бойцов самой Антонине хоронить пришлось. Причем, без скидок на войну. Носки и тапки на умерших обязательно надевали. Только лишь один случай припомнила фронтовая санитарочка, когда едва не нарушила этот печальный православный обряд. Нет тапок больше! Хоть убей! А хоронить солдатика надо. Санитарка к заведующей отделением с устным заявлением.
— Как нет, найти обязательно надо! — закричала та. Так ведь нашли же, и со всеми почестями человека проводили в последний путь.
Немного Антонина Михайловна до Берлина не дотянула. Так это и понятно. Ведь медики всегда в хвосте у передовых частей шли. Но и война для нашей землячки в Германии не закончилась. К концу августа сорок пятого эшелон доставил ее госпиталь в далекую Монголию. А еще через несколько дней Япония капитулировала. Опять на эшелон и домой.
А в родном колхозе словно Антонину Михайловну только и ждали. И в поле, и на ферме рабочих рук после войны явно не хватало. Что же поделать, коль война так потрепала ряды тружеников.
Тонечка наша сразу гимнастерку на вешалку – и за дело.
То там, то здесь рядом с ней скромный паренек по имени Иван трудился. Война его стороной обошла. Годками просто не вышел. Помоложе нашей Тони был, но глаз на нее сразу положил. Слишком бойкая была, веселая, да и в красоте никак не откажешь. Словом, их полевой роман законным браком закончился. Почти полвека вместе прожили, только недавно Антонина Михайловна своей половинки лишилась. Так зато правнуки скучать не дают. Многое стерлось в памяти Антонины Михайловны Смирновой, только на Себровской ферме, отработавшей тридцать четыре года. Не осталось уже рядом и ее фронтовых подруг.
— Шура прошлый год померла! Нюра, — позапрошлый, — качая головой, рассматривает она свою единственную фотографию в солдатской форме. А отставив ее в сторону, берется за спицы и ловкими движениями рук продолжает довязывать яркий половичок;
— Вроде уже всех ими обеспечила, может, этот подарю кому. Хоть чем-то Антонине Михайловне хочется оставаться полезной людям. Совсем недавно она свою законную ветеранскую квартиру в Осташкове получила. Но не спешит в нее перебираться, уж больно сильно притяжение к родной земле.
Олег Северов
дер. Себрово
Фото Александра Никитина