Казалось бы, ещё совсем недавно простая деревенская девчонка из селижаровской глубинки Лида Королькова числилась в резерве первых красавиц Осташкова. Блондинка, комсомолка, стахановка, спортсменка. Да ещё и певица, пусть и в масштабах агитбригады кожзавода. С таким резюме и в наше-то время девчата нарасхват. А сегодня тот неповторимый вкус молодости остался лишь в её памяти.
Она, пережившая фашистскую оккупацию в родной деревне Борисово, совсем юной выпорхнула из-под материнского крыла, влилась в сложные технологические процессы кожевенного производства, посвятив ему 48 долгих лет трудовой биографии. Сегодня Лидия Яковлевна Плиткина уже давно – счастливая мама, бабушка и прабабушка — достойный пример для подражания поколению молодых.
В 1942 году война безжалостно разметала по стране её двух старших сестёр и брата. А самая младшая, ставшая шестым ребёнком в семье, появилась на свет сразу после начала Великой Отечественной войны, став очень желанным ребёнком. Но иначе и быть не могло, ведь Корольковы ждали очередного пополнения долгих десять лет. Только на исходе лета глава этого большого семейства Яков Андреевич Корольков отправился на фронт, взвалив тяготы жизни военного времени на плечи супруги Анны Егоровны. И она не сложила крылья, оказавшись сильнее всех невзгод и лишений.
Первой покинула родительский дом старшая сестра Лидии Серафима, согласившись на вольнонаёмную должность в одном из воинских подразделений. Но уже вскоре, закончив курсы связистов, оказалась на передовой. Победу Серафима встретила в Восточной Пруссии с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Фашисты же наградили смелую девушку ранением. Но слава богу, что вернулась живой.
Подальше от проклятой войны, на Восток, отправились в холодных теплушках Тоня и Евгений. Урал, приютивший в годы войны множество оборонных предприятий страны, был рад даже детским рукам. На одном из заводов города Молотова (сегодня это Пермь) и прошло взросление Антонины. Единственный сын Корольковых оказался на шахте Прокопьевска. В его забоях окреп, возмужал, проработав на угольных разрезах долгих тридцать лет. Трудился бы и дальше, если бы не трагические последствия завала, сказавшиеся на его здоровье. Хотя тот случай мог стоить ему и жизни, впрочем, как его шалости военного детства.
Осенью 1941 года деревня Борисово Селижаровского района была занята фашистами. До активного наступления Красной армии в январе 1942 враг вёл себя относительно спокойно. Более того, 25 декабря немцы весело отметили католическое Рождество. А уже через неделю словно с цепи сорвались. Крепкий, с высокими потолками, домик Корольковых стоял на пригорке, возвышаясь над деревней. Может быть поэтому фашисты и разместили в нем свой штаб. А чуть позже расквартировали в избе офицерский состав. Часть детворы Корольковых подалась на ближний хутор к бабушке, а Евгений остался при маме и, видимо, не осознавая до конца происходящих событий, то и дело забирался на чердак, где начинал потрошить автоматные патроны постояльцев. Мама было отреагировала на подозрительные занятия Жени.
— Сынок, чем ты там всё постукиваешь? — спрашивала она, вовсе не догадываясь, что её любимчик высыпал порох из очередного немецкого патрона.
— Играю, коротко отвечал ей проказник.
Потом он с друзьями, смастерив самострелы, отправлялся подальше от дома на укромное лесное стрельбище, где можно было сполна реализовать мальчишеские увлечения.
Только с началом наступления Красной армии фашисты обнаружили роковую недостачу пороха в патронах. Началось расследование. И Евгению пришлось признаться в содеянном, так как немцы грозили расправой всем жителям деревни. Жизнь паренька тогда повисла на волоске. Ему грозили расстрелом или колонией в Германии, а до вынесения приговора закрыли на пятнадцать суток в погребке.
Каждый день, как по расписанию, Женька получал солидную порцию жестоких розг. А когда немцы поняли, что мальчишка окончательно раскаялся в содеянном, определили его на кухню возчиком воды, которую парнишка исправно доставлял им на санках.
Не меньше лютовали гитлеровцы и в момент отступления в январе 1942 года. Жгли деревни, прикрываясь населением как живым щитом.
— Да что там деревеньки соседние, сожжённые полностью, и наше Борисово, где до тла сгорели восемь домов! Я и сейчас помню то огненное зарево, в которое свирепствовавший враг превратил и целый посёлок Селижарово. Как будто бы всё вчера было, а позади уже целая жизнь осталась, — воскрешает в памяти страницы военного детства Лидия Яковлевна.
Хорошо помнит она, как с приближением фронта, сельчане потянулись в тихие места, оставшиеся за его линией. Корольковым тогда повезло — им и соседней семье выделили лошадку и дровеньки, путь беженцев лежал в Оковцы. Погрузив нехитрую поклажу, отправились было в путь.
Но в три часа ночи немцы подняли всю деревню, согнали её жителей в три дома. До утра оккупанты думали — жечь людей или нет. В последний момент решили помиловать.
— Мы с соседями быстрее — на дровни, фашисты тут как тут. Маму один из них по лицу ударил, невзирая на то, что в руках у неё была малютка закутана. Сани все переворошили, мешок ржи забрали, мешок муки и другие продуктовые запасы. Но отпустили нас.
Только за пять километров до деревни Войхово остались мы без лошади. Кто и как у нас её отобрал, я теперь припомнить не могу. Делать нечего, вместо лошадки в дровеньки впряглись детишки — четверо наших и трое соседских. Так их и тащили, — рассказывает Лидия Яковлевна.
Вспомнила она и как туго жилось им на чужбине, как бродила она с протянутой рукой по соседним деревням Боровинка, Зимник и Стрельник.
После изгнания врага народ вновь потянулся к родной земле. Шесть соседних деревень образовали колхоз «Борисово». В поле выходили и стар, и мал, ведь крепкое мужское население с оружием в руках продолжало сражаться с ненавистным врагом за свободу и независимость Родины.
— На первых порах в колхозе не только мужиков не хватало, но и лошадей. В плуг впрягались сразу несколько женщин покрепче, ещё одна им управляла. На мне были немецкие ботиночки, а в руках — немецкая лопата. Картошку на колхозных полях сажали всей семьёй.
Вместе со мной, без скидок на возраст, трудились младшая сёстра Валя, а также бабушка Надя и мама с малышкой Галей, наблюдавшей за нами, сидя на меже. Тяжёлая работа и жаркий май ещё больше возбуждали жажду и аппетит. И чтобы хоть как-то утолить чувство голода, мы на перегонки мчались в берёзовую рощу, делали насечки на деревьях, и с жадностью впивались в них, словно в материнскую грудь. Берёзовый сок придавал новые силы, заряжал дополнительной энергией, — вновь возвращается в тяжёлое военное детство моя собеседница.
В победном 1945 году благополучно вернулись домой старшая сестра Лиды Серафима и их отец Яков Андреевич. Короткий фронтовой роман, случившийся на исходе войны, закончился для боевой связистки Корольковой беременностью. Но она не стушевалась, родив сынишку, а уже через месяц вышла из декретного отпуска на работу. Зарплата курьера в осташковском исполкоме явно не устраивала Симу, и девушка устроилась на местный молокозавод, находившийся на территории Житенного монастыря.
А в ноябре 45-го Серафима решила пристроить в няньки своему малышу 16-летнюю сестрёнку Лиду. Та с удовольствием приняла это предложение, и уже вскоре разделяла коммунальный быт матери-одиночки. Жили — не тужили, хотя спать Лиде приходилось на полу, без одеяла, закутавшись в старые бабушкины кофтёнки и платки. А уж о полноценном питании сёстры тогда даже не мечтали. Два раза в день Лида исправно носила любимого племяша Серафиме на кормление. И здесь, при изобилии общественного коровьего молока, грудничок питался материнским.
Так вот, день за днём, простая деревенская девчонка с четырехклассным образованием за плечами вживалась в неведомую ей городскую жизнь, перенасыщенную событиями, людьми и проблемами. А летом 1947 года разговор Лиды Корольковой с энергичной соседкой по коммуналке с Тамарой Лутковской привёл девушку на проходную кожзавода.
— Иди прямо в отдел кадров и скажи, что хочешь работать в отделочном цехе на набивных машинах. Поняла?
— Что тут непонятного?! Я и мужик, и баба, и бык была. С топором легко справлялась, с рубанком, с косой, а вот в отделах кадров ещё никогда не бывала.
— Забрела потом в отделку, жду начальника цеха Николая Михайловича Трубицина в курилке. Девчата мне подсказали, что вот-вот он сюда на перекур должен прибыть. А тот, окинув меня взглядом, говорит: «Ну что же сегодня к 23 часам в ночную смену и выходи».
Я же, «тёмная бутылка», понятия не имела, сколько это — 23 часа. И для начала с этим вопросом разобралась. Потом до утра выясняла, что такое выросток, овчина. Благо, старые рабочие помогли мне профессию кожевника освоить и полюбить. Ну а к трудностям я с детства привыкла, — с каким-то особым трепетом и долей юмора вспоминает свои послевоенные годы Лидия Яковлевна. А чуть позже начинает и меня погружать в замысловатые технологические процессы выделки кож. И, пожалуй, даже не каждый современный специалист сможет сегодня расшифровать их.
А так как в основе многих производственных операций лежал ручной труд, уставшая до изнеможения Лидия, на первых порах возвращалась домой чуть живая. Валяться днём на полу, в разгар коммунальных забот соседей, ей не хотелось. И вскоре Лида облюбовала укромный уголок во дворе дома, где до самого полудня царила щадящая летняя тень.
Пристроившись на бочок между грядок, она тут же отключалась. И только коварные лучи заглянувшего во двор солнца были способны нарушить снотворную идиллию девушки. Небесное светило беспощадно обжигало лишь часть лица крепко спящей Лидии. Таким образом отголоски её личной жизни докатились до руководства предприятия.
Вначале осени ей вручили ключ от комнаты в общежитии, что прижалось к самой проходной кожзавода. Но уже вскоре даже этот счастливый момент в судьбе Лиды Корольковой был омрачён неприятной историей с явным криминальным оттенком.
Комендант рабочей общаги подселил к ещё неоперившимся девчатам очень странную женщину. И уже через сутки бедная Лида лишилась всего аванса в 150 рублей, хотя деньги лежали в её прикроватной тумбочке под навесным замком. Но он не стал серьёзной преградой для ушлой аферистки, которая обчистила ещё и нескольких соседок Корольковой. Позже в заговоре с воровкой был обвинён и комендант, также попавший под суд.
— Даже при стабильной и неплохой по тем временам зарплате питались мы очень плохо. Не отличалось изыском блюд и меню кожзаводской столовой, перенасыщенное овощами, прежде всего, капустой и свёклой. А для поддержания жизненного тонуса дети и подростки моего поколения регулярно принимали рыбий жир. Его ужасный привкус и по сей день сохранился в моей памяти, — в очередной раз сетует на невзгоды юности Лидия Яковлевна.
— Вытяжка в цехе была плохая, работа на пушильной машине очень пыльная, но это не мешало мне перевыполнять сменные нормы. Мой портрет постоянно находился среди передовиков-стахановцев на заводской доске почёта. Сосед по старому дому, комсорг Володя Скарлыгин долго уговаривал меня вступить в комсомол, а я всё отказывалась, как, думаю, на собрание пойду в своих довоенных валенках, сносившихся до самых галош. Но однажды всё-таки решилась. Я ведь потом и замуж вышла по комсомольской линии, — загадочно улыбается ветеран труда и ВЛКСМ.
Оказалось, в необъятный перечень важных для страны и патриотического воспитания молодёжи дел, входила и переписка активисток с воинами Советской армии — уроженцами Осташкова. Девушки делились с солдатами трудовыми достижениями, районными новостями и событиями, а те, в свою очередь, рассказывали им об успехах в боевой и политической подготовке, о личных планах на гражданке.
А тут ещё в роли неофициальной свахи выступила подруга Лиды Нина Вихрова.
— Лида, у меня к тебе вот какое дело, мой двоюродный брат уже три года срочной отслужил и через год возвращается домой. На днях прислал мне письмо и просит познакомить его с хорошенькой девушкой для серьёзных отношений. Я остановила выбор на тебе.
А почему бы и нет, подумала Лидия, взявшись за обычную чернильную ручку. Ровно год длилась их душевная переписка, а очная встреча состоялась на танцах в клубе кожевников. Но всемогущая радиола не смогла тогда соединить их сердца. Весь вечер Лида с подругой Шурой простояли в сторонке, прижавшись к стеночке. Вместе девчата отправились и на последний сеанс в кино. На следующем ряду, прямо за ними, присели два парня и когда свет в зале погас, начали заигрывать с подружками, совершенно не интересуясь содержанием фильма. Только в темноте перепутали, кто есть кто из девчат. Но те не смутились и, шутя, разрулили неловкий момент. В результате Лиде достался тот самый вчерашний солдатик Анатолий, а Шуре — его дружок Сергей.
7 ноября 1952 года Лида Королькова и Анатолий Плиткин зарегистрировали законный брак в осташковском загсе, стали жить-поживать и детей наживать. Вырастили дочь Надежду и сына Валерия, который пошёл по стопам родителей, выбрав профессию кожевника.
В браке Надежды с Александром на свет появились две замечательные дочки — Марина и Татьяна. Первая подарила любимой бабушке правнука Артёма, а вторая — Илью.
Олег СЕВЕРОВ
Фото автора и из семейного архива Л.Я. Плиткиной