Юбилейная дата в истории Осташкова, а именно: утверждение герба, определение границ и открытие городских учреждений в 1772 году, — повод поговорить о том, как формировалось гражданское общество, как развивались социальная сфера и экономика.
Начнем с образования, потому как только что – 7 января (по старому исчислению, 20-го – по современному) – исполнилось 245 лет со дня открытия первого народного училища в Осташкове.
Первые шаги: через
кнуты и пряники
Как читаем мы в «Историко-статистическом описании города Осташкова Тверской губернии» 1880 года Василия Покровского: «…Еще в 1772 году, перед открытием в Осташкове городских учреждений, указом 2 апреля повелено было снабдить город выдачею из казны 300 рублей на заведение школы без возврата, чтобы тем побудить граждан к обучению детей катехизису, арифметике, чтению, письму, держанию купеческих счетов и книг». Но была ли заведена при этом в Осташкове школа, неизвестно, и потребовалось еще пять лет, чтобы первое образовательное учреждение по предложению Приказа общественного призрения Тверского Наместничества все-таки было заведено.
7 января 1777 года в первое народное училище пришли купеческие и мещанские дети для обучения грамоте, письму, рисованию, арифметике, катехизису и толкованию 10 заповедей Божьих. Училище располагалось в наемном доме купца Дрызлова (к сожалению, установить это место сложно).
Грамоте учили в новооткрытом училище по азбуке, часослову, псалтири, а чистописанию и рисованию – по составленному профессором Дмитрием Аничковым апофегмату, который выдавался каждому ученику листочками. Учителями были: по Закону Божию и арифметике лица священного сана (один – кончивший курс богословия в Славяно-Греко-Латинской Академии, два других – кончившие курс богословия в Тверской духовной семинарии), по предметам чтения и чистописания — осташковские мещане.
Надзор за учебною и нравственною частями училища поручен был законоучителю соборному протоиерею Верещагину; экономическою частью заведовал избранный городом смотритель.
Предполагалось иметь штатное число учеников в год 40 человек. В училище принимались мальчики от шести лет. Плата за обучение с детей купеческих полагалась по три рубля, а с мещанских достаточного состояния — по одному рублю в год. С неимущих плата не бралась. За обучение арифметике и рисованию полагалась дополнительная плата: с купеческих детей по одному рублю, с мещанских по 50 копеек в год. Жалованья учителям назначалось: законоучителю 25 рублей, учителю чтения и письма 15 рублей, рисования 20 рублей в год. (Для сравнения: в 1769 году пуд ржаной муки стоил 8 копеек, пшеничной — 17-20. В 1790-м пшеничную муку продавали по 30-40 копеек за пуд. За рубль при Екатерине Второй можно было купить пару небольших книг без переплета, проехать 300 верст (около 600 км) на ямских лошадях, или 100 верст (200 км) в почтовой карете).
Но внедрение сферы просвещения в новообразованном городе не обошлось без применения инструментов в виде «кнута и пряника», а именно – вышестоящих циркуляров и угроз экономического характера. А дело было вот в чем. Из боязни строгого, обыкновенного в то время обращения учителей с учениками родители неохотно отдавали своих детей в училище и предпочитали отдавать их на обучение в частные школы у мастеров. К тому же ребята получали ремесленные навыки, начинали зарабатывать копейку. А чистая наука – что ж! И тогда 25 апреля 1777 года Приказ общественного призрения предложил Сиротскому Суду регулярно предоставлять ведомости об успехах преподавания в училище и о числе учащихся.
В это время в Осташковском училище было платящих за обучение 14 и бесплатных 10 учеников. Кроме того, в домах у мастеров обучалось 23 человека. Чтобы число учеников в училище сколько возможно приближалось к штатному, пришлось прибегать к методу кнута. Смотритель училища (из членов магистрата) отбирал от мастеров учеников и приказывал посещать училище. Потом пошел в ход и пряник: в видах побуждения родителей к обучению своих детей, Приказ общественного призрения предписал не только обучать бесплатно, но и содержать за общественный счет детей беднейших родителей. Кроме того, это ведомство подпиской обязало родителей обучать своих детей под опасением подвергнутся «ответственностью чувствительной пени». Вот тогда число учеников в училище увеличивалось, и уже к 31 июня 1778 года учеников в училище было 40 человек; из них платно обучались 27 человек.
«Грамотность осташам была нужна»…
В 1786 году первое училище было закрыто. Но для того, чтобы открыться в соответствии в новыми имперскими правилами, которые упорядочивали создание народных училищ как в губернских, так и в уездных городах.
Малое двухклассное народное училище в Осташкове было открыто 30 ноября 1787 года. Предметы преподавания в этом училище были те же, что и в прежнем, закрытом в 1786 году. Деньги на содержание этого училища отпускались из Тверского Приказа. Губернатор считался главным попечителем народных училищ губернии. Смотритель училища избирался из граждан города попечителем. Учителя представляли смотрителю ежемесячные рапорты об успехах учеников. Учителей в Осташковском училище было двое; первый получал 150 рублей, второй 120 рублей в год; за класс рисования, который мог занимать один из тех же учителей, полагалось 60 рублей. Как видим, областной (тогда еще наместнический, а впоследствии губернский) статус пионеров народного образования предполагал как ответственность, так и существенное повышение жалования.
Кроме народного гражданского, в Осташкове во второй половине XVIII века существовало уже духовное училище. Оно основано было еще в 1751 году при архиепископе Тверском Митрофане. В 1758 году по неопределённости и скудости средств существования, училище это было закрыто, а в 1772 году открыто вновь, но распоряжению Платона, архиепископа Тверского. То есть полный 250-летний юбилей нынче!
Как отмечает Василий Покровский, «дело образования детей значительно подвинулось в конце XVIII века. У осташей исчезает прежнее предубеждение против школ, какое замечалось при основании первого училища, и грамотность начинает быстро распространяться. А грамотность осташам была нужна для их торговых и промышленных занятий». Новая существенная революция в системе народного просвещения происходит спустя сто лет, чему предшествует широкая общественная дискуссия.
Но об этом чуть позже, а пока вместе с другим бытописателем Осташкова XIX века Василием Слепцовым, автором знаменитых «Писем об Осташкове» побываем в образовательных учреждениях 1861 года.
Школы
Письмо третье
…Прежде всего следует рассказать о женском училище. Попал я туда нечаянно: шел мимо и зашел (здание благотворительных заведений Общественного банка Савина, ныне средняя школа №1 имени А.И. Савина. – Н.Н.). Поднялся на лестницу, вижу — дверь в сени отворена; я туда.
В классе — в очень светлой и чистой комнате — помещалось девочек 30, не моложе 10-12 лет, все очень тщательно одетые и причесанные, в чистых воротничках. С первых же двух-трех вызовов можно было догадаться, что ученицы размещены по успехам. На первой скамейке сидели девочки постарше и отличались перед прочими даже некоторой изысканностию туалета. Для первого опыта вызвана была девочка лет двенадцати, сидевшая с краю на первой скамейке, с круглым лицом, тщательно одетая, в белом фартуке, с бархоткой на шее; по всей вероятности, очень скромная, старательная, но не с бойкими способностями девочка.
— Раскройте книгу на такой-то странице, — сказал смотритель.
Все в одну минуту отыскали требуемую страницу.
— Читай!
Девочка начала читать какой-то исторический отрывок, кажется, из руководства Паульсона, где упоминалось что-то о финикиянах…
— Многого, знаете, от них и требовать нельзя: мы еще недавно принялись за эту систему. Не угодно ли послушать; вот я еще других спрошу. Довольно! — сказал он отвечавшей ученице. — Петрова!
Петрова, сидевшая на второй скамейке, должно быть, шалунья страшная, быстро вскочила, обдернула фартук, сложила руки на желудке и, как солдат, вытаращила на смотрителя глаза.
— Петрова! скажи, что такое компас?
— Компас — это астрономический инструмент, употребляемый мореходцами для того, чтобы не сбиться с пути, — бойко однообразным голосом отрапортовала она и сразу оборвала на последнем слове.
— Иванова! Какие еще изобретения сделали финикияне?
Иванова, — бледная, золотушная девочка, очень бедно одетая, встала и печальным монотонным голосом объявила, что финикияне изобрели еще пурпуровую краску.
— А кто был, как говорят, причиной этого изобретения? Матвеева!
Матвеева, занявшаяся было ковырянием стола и, должно быть, не слушавшая, встала, спрятав руки под фартук, и покраснела.
— Кто же был причиной?
— Собака, — шепчут сзади, — собака…
— Соболь!.. — не расслушав, пискнула Матвеева нерешительно и в недоумении посмотрела на всех.
Девочки фыркнули в книги.
После того вызвано было еще пять или шесть девочек, и многие отвечали очень хорошо. Видно было, что они, если не всё, то очень многое понимают из того, что отвечают. В ответах, несмотря на их точность и ясность, не понравилась мне какая-то казенная манера отвечать по-солдатски, вытянув шею и бесстрастно глядя в глаза тому, кто спрашивает. После этого испытания девочки принесли мне посмотреть разные воротнички, рукавчики и юбки своей работы; потом взяли ноты, стали передо мной в кучку и запели: «Боже, царя храни»; потом смотритель сказал мне, что они в виде забавы учатся и светскому пению.
— Ну-ко, девицы, «кукушку»!
Все зашевелились, достали другие ноты, стали опять в кучку и затянули старинную песенку, сочиненную каким-то монахом. Наконец, смотритель повел меня еще в младший класс, где супруга его занималась с девочками рукоделием.
Смотритель предложил мне пройти с ним в другое отделение дома и взглянуть на уездное училище. Впрочем, там особенно замечательного мы ничего не нашли. Все было в порядке: в первом классе законоучитель объяснял мальчикам катехизис; во втором классе несколько глуховатый наставник просматривал написанную на аспидных досках басню «Лягушка и вол»; а в третьем — маленький, но необыкновенно шустрый мальчик во все горло доказывал равенство прямоугольных треугольников. Мальчик удивительно бойко подскакивал к доске и, подымаясь на цыпочках, ловко постукивал мелом по буквам, написанным на доске, крича что есть мочи.
Прощаясь со смотрителем, я спросил его, чем можно объяснить такое огромное число желающих учиться в осташковских школах.
— Да как вам сказать? — отвечал он. — Должно быть, сознаем пользу, что ли. Уж бог знает.
— Мне кажется, что главной причиной этому служит грамотность родителей, — заметил я.
Он немного помолчал и наконец, как будто раздумывая о чем-то, сказал:
— Вот, видите ли! О родителях я могу вам рассказать такой случай: приходит ко мне, например, какая-нибудь там сапожница, что ли, приводит мальчика или девочку и говорит: «возьмите их, сделайте милость. Мне с ними, с пострелятами, смерть пришла. И без них тошно. Смотреть за ними некому: того и гляди друг дружке глаз выколют; а как они половину-то дня в училище просидят, мне все свободнее». — Ну, вот, я их и приму. И пошли они ходить — учиться. И ведь такие случаи беспрестанно повторяются, чуть ли не каждый день. Мать сама ему не дает лениться, чтобы он ей не мешал. У нас, как вам известно, бедные мещанки все до одной заняты работой целый день; разумеется, ей некогда с детьми возиться. В четыре часа он пришел домой, мать его опять сажает за книгу; учи к завтрему урок; а потом спать. Вот и целый день.
— Все это так; но согласитесь, что и в других городах та же бедность и те же дети?
— В других городах, видите ли, не то: там, во-первых, у матерей больше свободного времени, потому что в других городах мещанки обыкновенно ничего не делают; следовательно, имеют возможность сами возиться с ребятишками; а во-вторых, потому, что там и училища большею частию так устроены, что родители боятся посылать туда своих детей. То, глядишь, учитель клок волос у мальчика вырвал, то смотритель велит сказать отцу, чтобы к празднику непременно гуся принес, а не то, говорит, сына запорю. Ну, а у нас этого нет. У нас все это, знаете, облагорожено. Ну, да что тут. Поживете, увидите, — заключил он, махнув рукой, и мы расстались…
Наталья НИКОЛАЕВА