Обозначить перспективы. Изучить возможности более эффективного хозяйствования в такой непростой отрасли как туриндустрия. А попутно поведать о новых маршрутах, предложениях, рассказать о людях, которые работают в сфере гостеприимства и сопутствующих отраслях. Надеемся, наша инициатива будет поддержана федеральным агентством по печати и вашим читательским интересом.
А начать путешествие предлагаем в компании четырех художников конца XIX века – Андрея Рябушкина, Ильи Тюменева, Василия Павлова и Василия Беляева. По результатам поездки летом 1892 года на Селигер, к истоку Волги и в первые волжские поселения – Селижарово и Ржев — остались не только плоды художественного творчества, но и литературно-краеведческое описание путешествия «В верховьях Волги». Оно было опубликовано в журнале «Исторический вестник» за 1894 год и после этого не переиздавалось. Об этом труде (автор Илья Федорович Тюменев) поведал неутомимый краевед и исследователь Лев Анатольевич Рыбаков в ноябре 2014 года на своей лекции в центральной библиотеке «Четверо в лодке, не считая богомолок, гребцов и глины».
Вот каким увидели путешественники Осташков и его достопримечательности.
(Путевые наброски)
Опять в Осташков
Новоторы – воры, да и осташи хороши.
Народная поговорка
Осташковцы (так у автора – «Селигер») – ершееды, издавна говорит народ о жителях города, и действительно, в старину они, еще будучи крестьянами патриаршей слободы, немало покушали на своем веку и ершей, и другой рыбки, ибо, еще во времена Михаила Федоровича, Селигер «с плесами, и с луками, и со всякими угодьи» был отдан «в дом Успения Пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра, Алексия, Ионы и Филиппа». Далее в грамоте говорится: «и теми рыбными ловлями владеют патриарши ж домовые осташковских слобод крестьяне и сторонние люди из оброку, а помещиком, и вотчинником, новгородцам, ржевичем, которые живут около того озера Селигера, опричь боярина Бориса Михайловича Лыкова, в том озере Селигере рыбы ловить не указано».
В 1772 году слобода Осташковская обращена в город, который до 1775 года причислялся к Новгородской губернии. Построен он в крайне правильных линиях. Говорят, что этою правильностью он обязан императрице Екатерине II. В ее царствование страшный пожар почти совершенно истребил Осташков, и когда императрицу спросили, по какому плану устраивать снова город, она будто бы сама начертила несколько параллельных и перпендикулярных к ним линий, указав держаться этого прямоугольного чертежа.
Проснувшись утром, мы решили до отъезда походить по городу, осмотреть собор и оба монастыря – мужской и женский.
Пока нам готовили чай, мы стали разглядывать картины, развешанные по стенам комнаты. Де из них, несомненно работа осташковских мастериц доброго старого времени, были очень искусно вышиты шелком… На противоположной стене помещались два фамильных портрета какого-то купца и его супруги. К нашему удивлению, портреты оказались крайне недурными, особенно по рисунку. Вообще надо заметить, что в осташковцах замечается какая-то несомненно художественная жилка. О церкви Воздвижения в Ниловой пустыни, украшенной осташковскими мастерами, я уже говорил (…) и могу прибавить, что и здесь в городе, в убранстве церквей заметен особый, своеобразный характер, влечение к светлому, разноцветному, веселому. На домах то и дело попадаются разные порезки, украшения, даже в окнах, среди цветов, нередко выставлены для услады зрения прохожих картинки, гипсовые бюстики, даже игрушки, и все это подобрано и расставлено с претензией на своего рода изящество. Присутствие этой жилки составляет, на мой взгляд, заметный штрих в характеристике городка.
Сначала мы отправились в женский Знаменский монастырь, основанный при Алексее Михайловиче, в 1673 году, на поле Большое Струговище, уступленном под обитель патриаршими крестьянами. Теперь он уже давно находится в черте города. Здесь нас поразило отсутствие больших строений для помещения монашествующих. Оказывается, что монахини живут каждая в своем особом домике с двором и палисадником, вследствие чего обитель получает вид маленького городка с улицами, переулками и церковью посредине. Церковь здесь новая, каменная и отличается щеголеватостью как во внутренней, так и в наружной отделке. Монастырь славится во всей окрестности изготовлением икон в готовых ризах из золотой и серебряной ткани, украшенных разноцветными стеклами и камешками. Цена таких икон начинается от двух-трех рублей и кончается несколькими десятками, смотря по убранству ризы и тонкости работы, которую особенно в дорогих иконах можно прямо назвать изящною.
Из монастыря мы прошли мимо рынка и базарной площади к соборам. Один из них, Воскресенский, построенный в 1689 г., обновлен в 1890, другой, во имя св. Троицы, построен восемью годами позднее первого. В нем пять престолов. Средний большой иконостас богато вызолочен, на местных иконах блестят дорогие ризы. Композиция литых царских врат довольно своеобразна: евангелисты помещены рядом, а над ними, вместо Благовещения, Спаситель, вручающий Петру и ученикам ключи царствия небесного. На западной стороне главного храма помещаются две работы академика Щетинина, помеченные 1858 годом; св. апостол Матфей, пишущий Евангелие, и копии с картины Рейтерна: жертвоприношение Исаака. Раскраска стены пестра, но в высоком храме много света и дышится как-то особенно легко. В 1857 году храм был заново украшен купцом Абабковым. В притворе, где помещаются два остальных придела, многие иконы интересны своею древностью, как, например, образ Святителя Николая колоссальных размеров в ризе 1788 года. Здесь же находится плащаница с резным изображением почившего Спасителя. В этой фигуре, несмотря на наивность работы, схвачено много жизненных штрихов, и общее впечатление получается крайне удовлетворительное. Вход в собор устроен в виде крытого фонарика, увенчанного золотою короною.
— Не знаете ли, в память чего поставлена эта корона? – спросил я проходившего мимо осташковца.
— Корона-то? Да безо всякой памяти поставлена, собственно для красоты. Ишь, как горит! Смотреть любо!
Мы тронулись к мужскому Житному монастырю, расположенному на острове подле города и соединенному с ним широкою дамбою. Когда мы подъезжали к Осташкову на пароходе, монастырь не произвел на нас особенно сильного впечатления, теперь же, приближаясь к нему по дамбе, усаженной в четыре ряда высокими, старыми березами, мы пришли в восторг от живописности его местоположения среди массы густой, сочной растительности. Особенно красивы показались нам вид от угловой башни и св. ворота. Мы сделали с них наброски в путевые альбомы, но, разумеется, сочетания красок, переливы тонов в окружающей зелени и чарующая прелесть общей картины, освещенной яркими лучами солнца, не могли быть схвачены одним карандашом.
Скромный небогатый монастырек, кроме своего внешнего вида, ничем особенным не замечателен. Построен он не далее, как в начале прошлого столетия, на месте какого-то житного двора, отсюда и название. После того, как Осташков сделан городом, сюда было переведено духовное правление, в котором председательствовал архимандрит Ниловой пустыни. Главная святыня, икона Смоленской Божией Матери, находилась прежде на осташковской городской стене и оттуда перенесена в обитель.
Обойдя монастырь, мы прошли в старую рощу на мысу острова. Здесь недалеко от монастырской стены на расчищенной площадке возвышался стройный обелиск. На цоколе памятника виднелись следы бывших здесь каменных или металлических досок, очевидно, с надписями, и я обратился за разъяснением к монаху, шедшему с ведрами на берег.
— Туть вся история нашего монастыря была описана, — отвечал он, да вот о Пасхе мальчишки здесь баловались, так и оборвали доски-то.
Мы вернулись в город, где, между прочим, нам показали дом Савина, уже знакомого нам по слухам, и по рассказу Николая Занегина о его благотворении и внезапной кончине. Знаменитый осташковский завод Савина, основанный еще в 1792 году, известен за границею не менее, чем в России. На нем изготавливаются и красятся самые тонкие сорта красной и палевой юфти, не имеющие себе равных даже в заграничных изделиях. Сорта эти, законтрактованные иностранными фирмами, почти целиком уходят за границу, откуда возвращаются к нам в виде бумажников, портмоне, портсигаров и пр., причем цена их возрастает, конечно, не в арифметической, а в геометрической прогрессии.
Кроме своей юфти, Осташков славится еще так называемыми осташами, большими желтыми сапогами из грубой кожи, которые далеко расходятся по России и имеют большой сбыт в городах и деревнях балтийского побережья. Но не одни кожевники сумели доставить своему городку широкую известность; кузнецы осташковские тоже в долгу не остаются, и их топоры и косы сверкающими радиусами далеко раскидываются по лицу земли православной.
Вернувшись на почтовую станцию, я еще раз остановился перед портретом купчихи и полюбовался её типичным головным убором. Быть может, уборы эти и посейчас еще хранятся где-нибудь на дне сундуков осташковских красавиц, быть может, которая нибудь и решается изредка надевать их, но время старинного русского костюма, очевидно, даже в глухой провинции, переходит в область преданий. По крайней мере мы, исходив весь город, нигде не встретили хотя бы одной женщины в старом русском костюме. Во времена Озерецковского было иначе: «женщины, — пишет он, носят кокошники с высокими очельями, низанными жемчугом по парче или другой дорогой ткани, так что один кокошник ценой бывает в 4000 рублей, да и посредственный стоит не менее тысячи рублей. У девиц на головах широкие ленты или венцы такой же цены; сверх сих уборов покрываются длинными фатами, по большей части белыми. В душегрейках и ферезях (по домашнему «сташники»), обшитых «плетеньком» (кружевом), по воскресным дням ходят прогуливаться под вечер вокруг Знаменского монастыря; погулявши там, сходятся на площадь «Беззаботную», где, до ночи прохаживаясь, поют песенки и, как станет темно, расходятся по домам своим, каменным и деревянным. На сих прогулках всегда бывают и мужчины, которые одеваются в хорошие кафтаны». «Мужчины», как мы видели вчера вечером, и в наше время являются с прогулки аккуратно, но уже не в кафтанах, а в немецких пиджаках и по домам расходятся значительно позднее своих бабушек и дедушек.
После обеда мы снова тронулись в путь, по направлению к Волге.