Воспоминания строителя оборонительных рубежей близ деревни Свапуще
В апреле вместе с коллегами из Селижарова редакция побывала в деревне Свапуще. Здесь в низине близ школы с 1978 года живет Таисия Семеновна Федорова. Скоро ей исполнится 90 лет, но память крепко хранит воспоминания о днях, когда в судьбу 15-летней девочки ворвалась война. На долю ее выпала нелегкая ноша – участие в строительстве оборонительных рубежей. Но действительно пугающими сейчас выглядят не тяжелая и совсем не детская работа, а все, что происходило вокруг нее.
– Я родилась на хуторе недалеко от Свапуще. Мои родители, деды и прадеды – все из этих мест. В 1939 году семья переселилась в деревню Урицкое. В 1940-м я закончила Рвеницкую школу и поехала к сестре в Сестрорецкий район Ленинградской области. Домой вернулась 8 июня 1941 года, а 22 июня началась война.
Уже в июле всех девчонок нашей деревни отправили на строительство оборонительных сооружений. Окопы мы рыли своими силами, а противотанковый ров копали вместе с приезжими, которых было очень много. Доты и дзоты строили солдаты, ну и мы около них. Жители деревни ночевали дома, а вот приезжие – где придется: кто-то в сараях, иные на гумне. Строительство линии обороны длилось два месяца – июль и август.
На работах были задействованы в основном молодые девушки, потому как многих наших мужчин еще до начала войны забрали на какую-то 45-дневную подготовку. Их было 22 человека. Никто не вернулся. Большинство пропало без вести в самые первые дни войны.
Мы рыли траншеи, через метр от них окопы, чтоб солдаты могли стоя стрелять, а за ними противотанковый ров. Он тянулся от реки и до дороги – примерно полкилометра. Потом еще в одном месте траншею копали, а заканчивали строительством землянки. Со мной работали все мои подруги из деревни: Нина Михеева, Тамара Шорникова, Надя Зуева, Аня Бутина, Тоня Дружинина… Сейчас их нет в живых, как нет и нашей деревни.
Помню, как в начале сентября во время строительства землянки мы увидели в небе вражеский самолет. Он сбрасывал мины, а они почему-то не взрывались. Мы бросили землянку и побежали в деревню. Мой дом находился рядом с дорогой. Я прибежала к нему и увидела большое столпотворение. Люди отступали из деревни. Все местные жители скопились около моста. С ними была и моя семья: мама, братишка, сестра и больной отец. В этот вечер мы ушли в лес, только отец остался охранять дом. Далеко ходить он уже не мог. Его сцапали немцы и тащили почти километр, потом скинули в ров, но не убили. Через некоторое время он пришел к нам, но побыл в лесу недолго – опять в деревню вернулся.
В лесу жили полмесяца, пока нас не нашли немцы. Они приехали на двух мотоциклах. Бабы закричали молодежи: «Прячьтесь», а нам было любопытно. Немцы сказали, что у нас есть день срока, чтобы выйти из леса и вернуться в свои дома, а иначе будут стрелять из пушек.
Вернулись в свои дома. По пять-шесть семей в один, потому как остальные были заняты немцами. В нашем доме они не жили. Там был больной отец. Придут, посмотрят на него немцы, плюнут и уйдут. Вот и снова заселились мы в наш дом, только уже с четырьмя соседскими семьями.
Немцы покинули деревню с 12-го на 13-е января 1942 года. К вечеру 13-го в деревню уже пришли наши войска. А утром 14-го умер отец. Гроб сделали из забора. Везти на кладбище было не на чем. Я пошла в штаб за помощью. Подхожу к нему и вижу: наши солдаты ведут пленного фашиста. Шинель расстегнута, смело так идет. Сзади – двое наши. Один винтовку держит, а другой пистолет. Привели его к окопчику. Раздалось два выстрела. Он падает на колени, но опять встает. Ему еще два. Он был французом. Нам потом показали его фотографии: дом, семью… Долго он лежал непохороненным, до самой весны.
Уже после освобождения – в 20-х числах января – мы чистили дорогу от снега. Мне отвели участок: «Вот тебе участок и ты его знай, чтобы был в порядке!». Ну, я утром просыпаюсь, беру лопату, встаю на лыжи. После дороги шла помогать госпиталю: коромысло, два ведра – и ехала в Рвеницы раненым за обедом. Во второй половине марта я заболела тифом. Меня спас военный врач. До сих пор храню стол, за которым он обедал.
16 мая меня очень рано разбудили на дорожные работы. До нашей деревни нормальной дороги не было, сплошная грязь и ямы. А тут еще и 10-километровая пробка образовалась. Машины в два-три ряда. Мы устали и сели отдохнуть на берегу речки Гусинки. Вдруг с новгородской стороны летят два самолета. Низко так. Переговариваемся между собой: «Наши летят». И только когда первый пошел на нас, мы все поняли. Девчонки разбежались, а мы вдвоем с подругой остались. Спрятались в речку под кряж. Метрах в пяти от нас бомба упала. Самолет бомбил машины с боеприпасами. Один снаряд взорвался, немного не долетев до нашего дома. Еще один – прямо под окном. В доме в это время лежало восемь тяжелобольных. Семь на полу, а один – на топчане. Когда самолет отбомбил, я прибежала к дому. Рядом стоял пробитый пулями бензовоз. Я гляжу на свой дом, а там ни одного окна, ни одной двери не осталось – целы только крыша и стены. Захожу – никого. Только этот, что на топчане лежит. Лицо его подушкой накрыто. Я подушку так смело поднимаю, а у него полголовы нет. Остальные прятались за печкой. Их спасло, что они на полу лежали. Потом пришла мама с моим шестилетним братиком. Слышим, военные кричат: «Летят!». Еще четыре самолета летело с того же места. Мы с братом Толей побежали прятаться, а мама легла в траву за домом. Бомбы на дома самолеты не сбросили, полетели дальше. Когда четыре улетело, на их место еще шесть прибыло. И так они целый день кружили над дорогой. Ни одна бомба не упала на большак, а вот весь лес был посечен осколками.
С 1943 года и до конца войны я работала стрелочницей на узкоколейной железной дороге. Все, что привозилось пароходами и баржами, перегружалось в вагоны. Везли к фронту под Старую Руссу вооружение, а оттуда раненых.
День Победы встречала в землянке на границе с Латвией, чуть не доезжая Себежа. Видела орденоносцев, отправлявшихся на парад в Москву. Некоторые солдаты ехали радостные, а у иных я спрашивала: «А вы чего не радуетесь?». А они отвечали, что теперь едут на Дальний Восток воевать с Японией.
В июле 45-го вернулась в Осташковский район. В городе пришла в отдел кадров, и мне записали в трудовой книжке, что я была принята на железную дорогу, а сейчас возвратилась из командировки. После отправили стрелочницей на 99-ый разъезд. С 1946 года работала проводником вагонов. В марте 1948-го попала под сокращение (сокращали одиноких), и я приехала домой в Урицкое. В 1949 году у меня родился старший сын. Потом еще два. Так продолжилось наше поколение. А муж мой умер рано – в 70-м году.
От редакции: Мы слушали детальный рассказ Таисии Семеновны и вслух восхищались ее мужеством. Удивлялись тому, что она, как и многие другие люди с похожими судьбами, не была признана участницей войны. Порой от оживавших в ее памяти картин по спине бежали мурашки. Девочка Тая видела много крови, слез, смертей и горя. Она знала голод. Помнит, как приходилось жарить на печке картофельные очистки. Каждый час этих роковых лет оставлял грубую зарубку на хрупкой детской душе. И все же она выжила и по сей день сохраняет здоровый ум и феноменальную память.
Андрей РЯБОЧКИН